Это — одна из тех проповедей, где Экхарт пытается примирить крайний максимализм своей мистической позиции с более традиционными, «реалистическими» трактовками Писания и здравым смыслом, который говорит, что самый отчаянный мистик все равно не сможет окончательно бежать от жизни деятельной.
Настаивая на усилии, необходимом для рождения Бога в душе, Экхарт уподобляет человека Богу Отцу, который также характеризуется мощью своего творческого усилия. Чтобы подтвердить это уподобление, Экхарт вводит ведущее свое происхождение еще от античных и арабских комментариев на Аристотеля деление ума на действующий, претерпевающий и возможный. Действующий разум — это тот, который сосредоточивает нас на определенном предмете, выделяет его из других и стремится постигнуть его сущность. Он делает наше мышление конечным, связывает его с единичными, тварными вещами.
Более высок возможный разум, характеризующий не какие-то определенные ступени познания, но промежуточные состояния, которые и наполняют большую часть нашей психической жизни. Он выше потому, что позволяет увидеть ограниченность любого человеческого знания. Он похож на материю (как ее описывали неоплатоники и создатели «Герметического корпуса») — стремящуюся к присвоению всех идеальных образов, всех истинных сущностей разом, но получающую их по отдельности в виде временных, смертных тел. Однако это сходство с материей в системе понятий Экхарта не является чем-то отрицательным. Неудовлетворенность конечным знанием (знанием тварных вещей) заставляет разум находиться в состоянии поиска. Поиск учит человека тому, что главное в нем — не создающее знание начало, но страдательный разум, пассивный, однако открытый в своем недеянии Богу.
Когда человек позволяет своему разуму не действовать, молчать — тогда он и получает знание, причем во всей возможной полноте, ибо место действительного ума занимает Сам Бог.
Деятельная жизнь в таком случае — это упражнение, совершаемое возможным умом, и подготовка к состоянию недеяния, когда у человека остается единственный объект восприятия — Бог. Поскольку мы тварны, мы все-таки «выскальзываем» из своей мистической основы и оказываемся оставлены Богом. Однако богооставленность становится истоком страдания и нового самоуглубления, совершаемого в молчании разума.
Красивейшая и очень прозрачная проповедь Экхарта, показывающая все перипетии «богоборчества», требовательного испытания Божества, которое должна пройти душа, прежде чем она успокоится в сущности — своей и божественной одновременно.
Отметим только основные моменты титанического предприятия, совершаемого душой. Прежде всего она стремится познать себя и Бога. Познание утверждает различие между ними: различие, которое переживается душой наиболее болезненно, поскольку отличие от Создателя означает присутствие в ее основе фундаментальной расколотости, «ничто».
Следующий шаг — утверждение себя как «ничто» для Бога (несуществование лишает возможности противостоять Творцу). Когда нет противопоставления, тогда сама душа может быть помыслена как Божество — но не творящее, а пребывающее у Себя и в Себе.
Наконец, поскольку нет никакого противопоставления, то нет никакой определенности. Если нет твари, то нет и Творца — а лишь одна «чистая сущность».
Таким образом, пытаясь преодолеть различие с Богом, душа прежде всего отрицает возможность постигнуть Начало, затем отрицает свою сопоставимость с Ним, в результате чего через собственную «ничтойность» скрывается в сверхбожественной сущности.
Здесь Экхарт вновь возвращается к теме «ничто» и фактически утверждает, что, выбрав для нас этот материал («ничто»), Бог таким образом даровал душе возможность вернуться к нему — через полное самоотрицание (и Богоотрицание!).
Еще одним важным моментом в данной проповеди является фактическое возвращение Экхарта к некоторым положениям древней, некогда признанной еретической концепции «монархиан-модалистов» (Ноэт, Праксей), согласно которой Лица Троицы являются проявлениями Божества в мир. У нашего автора Лица оказываются откровением Божества Себе Самому и одновременно различными моментами Его творческой деятельности — о чем Экхарт более подробно будет говорить в проповеди «О Царствии Божием».
Экхарт истолковывает евангельскую притчу о Марии и Марфе, чтобы показать необходимость подготовки к достижению состояния обожения. Впервые обратившись к своему внутреннему человеку, душа в состоянии совершить скачок к Божеству. Однако она еще не сливается с Ним, но созерцает Его как объект, как высшее начало, дарующее ей истину и благодать. Она зависит от Него — и потому не в ее силах удержаться в состоянии созерцания Начала, слитности с ним. Для того чтобы иметь возможность оставаться Там постоянно, нужно добиться власти над собой, а это означает — независимости, победы над тварной природой. Мария символизирует первый опыт самораскрытия внутреннего человека, Марфа же — власть над собой и утвержденность в основе души. Последней не нужна отстраненность от каких-либо дел и даже от чувств: душа, подобная Марфе, настолько совершенна, что все ее дела направлены к преобразованию тварного бытия, к возвращению его в Начало. Как оговаривается Экхарт в некоторых своих проповедях, преображение происходит не только с душой, но и с телом (которое также имеет свою «основу»). Никак не связанный со спорами по поводу природы Фаворского света, он, на наш взгляд, занимает позицию, близкую Григорию Паламе. Это неудивительно: уже упомянутая «декорационность» тварного бытия позволяет не считать его слишком сильным препятствием для проникновения нетварного света.